Лиза.
Лучше б одно, да свое, настоящее,
Чем два десятка чужих!
Платья все выкупить могут решительно —
Пусто вдруг станет в шкафах,
И я останусь… подумать мучительно!
В чем же? В одних башмаках!
Лоскутков.
Что ж тут стыдиться-то? таять в истерике,
Выть из таких пустяков? —
Дикие, слышал я, ходят в Америке
Даже и без башмаков!
Ну, полно хныкать-то… хочешь непременно идти, так иди; я тебя не удерживаю.
Лиза. Да в чем я пойду?
Лоскутков (накидывая на нее шинель). А вот… что тут за церемонии… некрасиво, да тепло.
Лиза. Подите вы! еще бы вы в салоп нарядились, да по Невскому прогулялись.
Лоскутков. И наряжусь, ей-богу, наряжусь… Вот только ни одной шинели не будет… покупать не стану… Раз, помню, со мной и случилось… да не то чтобы из каких-нибудь пустяков, шинели или там сюртука… а то казус пренеприятный! вот я поскорей шинель в рукава… подпоясался поплотней… да так целые три недельки и выходил… даже в гостях несколько раз был… Ну, знакомый человек обедать зовет… жаль отказаться… «Что, — говорит, — ты, Потап Иваныч, в шинели?» — Да обет, — говорю, — дал не снимать шесть недель, — ношу вместо траура… а у меня, кстати, тогда только что жена умерла, — «Хорошее дело, — говорит, — обеты надобно исполнять». Вот так-то!.. век живи, век учись!.. а то расхныкалась… Чем худа шинель? (Надевает и с важностью прохаживается.)
Слышен звонок.
А, кого-то еще бог дает… ну, марш в свою комнату.
Лоскутков и Ростомахов.
Ростомахов. Здравствуйте, почтеннейший… читал я в газетах, у вас, говорят, продается картина с изображением трех собак, двух свиней, барана и человека в черкесской шапке, — мне, признаться, и свиньи ваши, и человек, и бараны — наплевать!.. А вот собаки меня интересуют — я собак чрезвычайно люблю; даже, могу вам сказать, уважаю. Собака — это превосходнейшее произведение природы; лучше человека… человек — тунеядец, свинья, с позволения сказать, разные мерзости делает, обкрадывает господ, а собака, — поверите ли, почтеннейший, — я сам жалею, что не родился собакой… а? лучше бы… а? да говорите же, почтеннейший! (Довольно сильно толкает его в плечо.)
Лоскутков (струсив). Совершенная правда… я даже сам чувствовал иногда желание превратиться в собаку… собаке и платья никакою не надо, и квартиры может не нанимать, и даром ее добрый человек покормит… совершенная ваша правда… бедному человеку гораздо выгоднее родиться собакой.
Ростомахов. То-то же, мой почтенный! Да будь вы собакой, я же за вас рублей бы пятьдесят, а может, и сотню дал… а теперь, по правде сказать, гроша не дам! Ха-ха-ха! Ей-богу, медного гроша не дам… Что вы так сморщились и сычом на меня смотрите… — а?
Лоскутков. Ничего-с, удивляюсь вашему красноречию, глубокомыслию, так сказать…
Ростомахов. Напрасно, почтеннейший… ничего не получите… Я за такую дрянь не плачу… а вот картину, пожалуй, куплю, если собаки хорошо сделаны… Ну что ж, продадите?
Лоскутков. К крайнему моему сожалению, не могу-с… уж продана.
Ростомахов. А, ну, продана? нечего и толковать… жаль! Я люблю картины, где этак изображают собак… у меня, я вам скажу… пропасть таких картин… даже живописца нанимаю… чуть отличится собака какая-нибудь, тотчас с нее портрет!.. десять тысяч ему в год плачу!
Лоскутков (в сторону). Десять тысяч!
Ростомахов. Чудесно делает, бестия, собак… просто собаку съел… у меня четыре комнаты увешаны собаками его работы… богатейшая галерея… слышите ли вы, черт вас возьми! (Хлопает его по плечу.) Восемьсот картин — и на всех собаки одна другой лучше… даже один кобель с желтыми подпалинами так сделан, что я в натуре лучше никогда не встречал… двухсот тысяч за него не возьму!..
Лоскутков (в сторону). Двухсот тысяч! У! какой туз!
Ростомахов.
Уж, как я, такого парня
Нет и не бывало встарь,
Весь мой дом — большая псарня,
И я сам — отличный псарь!
Широки мои владенья —
У меня с давнишних пор
Десять тысяч душ именья
И осьмнадцать тысяч свор!
Дорога моя забава —
Да зато и веселит, —
Об моей охоте слава
По губернии гремит!
Как кубарь, матерый заяц
Чистым лугом подерет
И ушами, как китаец,
Хлопать в ужасе начнет,
Тут последняя копейка
Мне не стоит пустяка,
Только б Сокол или Змейка
Подхватили русака!
Лучшим псам и стол особый,
А отличных так люблю,
Что рядком с своей особой
И с женой своей кормлю!
Уж, как я, такого парня
Нет и не бывало встарь,
Весь мой дом — большая псарня,
И я сам — отличный псарь!
Слышите ли вы, черт вас возьми! а? Вот, не хотите ли, я вам расскажу, как мы охотимся… собаки лают… гам… гам… гам… на все голоса… охотники кричат: го-го-го-го!.. трубят в рога… бррр! И вдруг заяц летит на чистое поле… Ату его, ату!.. Слышите ли вы, черт вас возьми? ну да, я вижу, вы — дрянь!.. совсем не имеете страсти к охоте… Прощайте! (Идет и останавливается перед картиной.) Эту картину вы продавали?
Лоскутков. Она самая.
Ростомахов (сам с собою). Я таких собак сроду не видывал… живые, просто живые; надо их непременно в мою свору… в мою галерею… Ха-ха-ха! (Лоскуткову.) Вы мне непременно должны этих собак продать.
Лоскутков. Не могу-с. Я уже имел вам счастие докладывать, что эта картина продана.